Семейка

Я чесна гря дедов марозов недолюбливаю и тянецца эта хуета ищо с децтва. Адним из самых ваще первых маих воспаминаний остаёцца празнование новово какова-та восемьсят лохматова года – нам с вадькой тада было года по 3 наверна, хуй помню. Помню тока квартира чья-то и пиздюльвы типа нас дахуища. У вадика была и есть тётя нах одна, мент или чикист хуй их разбирёшь – знаити, такая женсчина-салдат – беломор блять портупея, хуё-маё. Суровая такая тётка вопщим. Ну и шутки у неё, панятно, саатвецтвинные. И вот ф тот памятный вечер пробило эту тётю камуфлированную захуярить племяннику ниибаца праздник в виде самой себя дарящей какую-то хуйню там децкую. Фрюля заключалась в следующем – для придания этой цыримонии запредельнова гламура и невзъебенной сюрпризности тётя-мент решыла сцука сымпровизировать и аблачить себя в наряд деда как вы дагадались мароза. Помню сидим с вадиком на жопах в зале – чё-та там у нас своя какая-то движуха – и тут вдрук радители притихли и такие типа удивлённые: «ой а кто эта к нам пришол? Кто эта там ф кухне прячицца с падарками? ааа?» Мы с вадькой радосные, панятное дело, в приччуствии близких ништякоф апсалютно рефлекторно растягиваем сваи беззубые лыбы и начинаем пускать слюну - падарки-падарки-падарки… И тут суканах из кухни, кашляя и спотыкаясь, такой тяжолой милицейской поступью выходит дед марос, блядь. Дед мароз в панимании совецкаво милицыанера тире чикиста выглядел следующим образом (это я чотка запомнил, ссука..)– снизу вверх: обфоршмаченные кирзачи, какойта красный задроченый халат с дырой падмышкой, жыденькая барада из длинной жолтой мачалки, измазаный красной памадой шнопак, солнечные зилёные ачки модель тиливизар (типа штобы табло не фпалили), апять жы красный лыжный петушок с натписью спорт, ну и блять халщовая сумка с изображением группы абба где и нахадился сопсна падарок. По торчащим из-за ебенячих акуляров потным щекам было понятно што дед мароз улыбаецца. Деду марозу харашо…
В последующей своей жызни, фсякий раз кагда я слышал заежженные словасачетания типа «гримаса ужаса» или там «обезображенное страхом лицо» мой мозг афтаматически выдавал картинку вадькинова ибала, кагда этот дарт вейдер с ним загаварил: «а где тут наш вадимка нах? а я ему тут кой-чё принёс…»(басом таким). ...Ёбанарот это было страшно пездетс… Я б даже сказал это было суканах по-фашысски чудовищно. Несмаря на то што бабай пиздел вроди как не со мной, труханул я нихуёво, не по-децки даже, не побоюсь этава слова нах. Карочи наши неокрепшие лобики покрылись канкретна блять халодным потом, радосные улыпки медленно сменились совершенно противоположным выражением лица и вадик обосрался. Обосрался тихо, быстро, без лишней суеты. Помню, главное, глаза ево… такие большие-большие… моргают несинхронно…
Па славам очивиццев шок от этава перфоманса был настока мощным што мы с вадиком вашли ф ступар и забыли даже заплакать. А када тётя просекла што чё-та видима нетак (ну типа чё-та мы молчим долго, ёбла одинакаво кривые и гавном ваще заваняло…), ана начала реско разоблачацца штоп типа вывести детей из комы пака исчо пульс вроди есть – скинула нахуй халат, бороду и сумку с аббой – долга стягивала со жбана петушок и в ытоге у нее на дыне вспучилось такое нихуёвое афро, плюс к тому снять модные ачки ана ф торопях забыла – карочи блять получился такой бонифаций на каникулах сука. Ну и тут уже, паскоку видимо тётя-мент была нами частично узнана но фсё равно оставалась страшной што пиздец, мы с вадькой ожили и начали арать фальцетом, попутно уёбывая аттуда хто как умел.

С наступающим!